Я еле отскребла балкон
от голубиного помёта,
отныне объявляя: вон! -
исчадьям клёкота и лёта.

Как вдруг, нарушив ( мой – не мой) –
стерильность обновлённых полок,
влетел нахально, как домой,
лохматый странноватый голубь.

Я налетела, как гроза,
руками замахав: а ну, мол!
А он глядел в мои глаза
и улетать совсем не думал.

Какого вам ещё рожна!
Но... что-то было в нём такое,
что я за крошками пошла,
насыпав щедрою рукою.

Он был калекой: без ноги,
с боков повыдернуты перья.
Он ел доверчиво с руки,
как будто знал меня издревле.

И вдруг всплыло, стуча в виски:
романс, как сизый голубочек
всё стонет, стонет от тоски,
что улетел его дружочек.

Я отзывалась на него
какой-то нотой одинокой
и понимала как никто
своей душою одноногой.

Наталия Кравченко